Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
сдуреть не встать... дайри снова глючит. И что люди в нем находят?!
среда, 18 июля 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
понедельник, 02 июля 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
мозгососки затрахали
среда, 13 июня 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
Снова о Сильме.
Кого бы назвать святым из персонажей Сильма? (или Почему многие "канонизируют" Финрода).
Берен сумел противостоять притягательной силе Камня, сумел сберечь свою любовь во всех невзгодах и сумел победить. Лютиен пошла за ним даже за грань жизни - при том, что Амариэ не пошла за Финродом не то что к Чертогам Мандоса, а даже в Исход. Мне кажется, что Финроду горько было это осознавать - что вот гордая прекрасная Лютиен, королевская дочь, пошла за смертным и к Морготу, и в Мандос, а его возлюбленная так просто отказалась от него, не пожелала разделить с ним путь. Но Финрод сумел простить ее. Может быть, умирая за чужую любовь, он умирал и за свою, принеся в жертву свою гордыню. Но не только поэтому можно было бы назвать Финрода святым ( в тамошнем смысле, ибо понятия и категории Арды неприменимы к нашему миру в прямом приложении, только в опосредованном), а потому, что он не побоялся отдать свою судьбу в руки "какому-то смертному" и пойти за ним до конца - даже до своей гибели. Клятва дана - и должна быть выполнена. Финрод, я думаю, прекрасно осознавал, что клятва, данная им Барахиру, может привести к гибели, может потребовать от него чего угодно - даже, к примеру, войны с феанорингами (если вдруг Барахиру или его сыну доведется воевать с ними). Но тут есть одно маленькое "но". В пику всяческим филистерам от толкинизма.
Такая клятва требует многого не только от дающего ее, она возлагает ярмо и на принимающего ее - ибо означает доверие, означает, что клянущийся отдает свою честь в руки того, кому клянется. И Финрод, и Барахир (а позже Берен) это прекрасно понимали. Менталитет средневековья (пусть даже в Арде условное средневековье, но мы ведь говорим не об исторических соотвествиях, а о духовных, мирозрительных) полагает долг и верность превыше всего. Финрод оценил верность Барахира - ибо обязан ей своею жизнью и честью. И вот он в благодарность за спасение вручает Барахиру и жизнь и честь в клятве. Потому что большим он не сможет отблагодарить - нечем. Злато да каменья Барахир бы взял (может быть), но этого было бы слишком мало. И поэтому Финрод отдал ему то, что было наиболее ценно и в глазах эльфийского короля, и в глазах вождя людей.
Нарушить клятву - потерять честь. Потребовать исполнения клятвы ради какой-нибудь ерунды (скажем, завоевать чьи-нибудь земли) - оскорбить поклявшегося, предать доверие. И поэтому Берен приходит к Финроду за помощью тогда, когда нет другого выхода, когда никто не может ничем помочь и Финрод - последняя надежда. И просит Берен не ерунду какую-нибудь. Жить без Лютиен он не может. Она без него - тоже. Нарушить условие Тингола и просто сбежать с Лютиен Берен тоже не может. Слово дал, и к тому же это недостойно человека чести. А поскольку к текущему моменту у Берена и так не осталось ничего, кроме чести, он и не может так поступить.
Берен не потребовал от Финрода: "Бросай все и иди подыхать в подвале у Саурона, чтобы я мог добыть Сильмарилл и жениться на дочке Тингола". Он просто попросил помощи на основании клятвы, и Финрод понял - вот он и наступил, час испытания. Потому что путь, которым придется идти, может привести к гибели. Финрод учитывал такую возможность - не может быть, чтобы не учитывал. Давая клятву, он словно бросал кости, полагаясь на судьбу. За прошлое надо платить, за свои дела каждый должен отвечать сам.
Когда Финрод узнал, в чем просит его помощи Берен, он понял: это судьба. Кости брошены, и пути назад нет, и нельзя сделать другой бросок.
Но так ли плох бросок? Нет. Финроду выпало наибольшее число. Он выиграл - потому что хотел увидеть путь к спасению, к выходу из темной трясины, куда Нолдор загнала Клятва Феанора. А помимо этого он еще и получил возможность искупления - не только своих грехов, но и всего того, что висело на роде Финве. Отдать жизнь за то, чтобы смертный получил Сильмарилл и заплатил им за право быть с любимой... Это был способ разрушить цепи, которыми сковала их всех Клятва Феанора, заставившая идти тернистым и кровавым путем по краю бездны. И потому Финрод не колебался. Он получил знак Судьбы и увидел надежду. И за это стоило умереть, и было не жалко.
Кого бы назвать святым из персонажей Сильма? (или Почему многие "канонизируют" Финрода).
Берен сумел противостоять притягательной силе Камня, сумел сберечь свою любовь во всех невзгодах и сумел победить. Лютиен пошла за ним даже за грань жизни - при том, что Амариэ не пошла за Финродом не то что к Чертогам Мандоса, а даже в Исход. Мне кажется, что Финроду горько было это осознавать - что вот гордая прекрасная Лютиен, королевская дочь, пошла за смертным и к Морготу, и в Мандос, а его возлюбленная так просто отказалась от него, не пожелала разделить с ним путь. Но Финрод сумел простить ее. Может быть, умирая за чужую любовь, он умирал и за свою, принеся в жертву свою гордыню. Но не только поэтому можно было бы назвать Финрода святым ( в тамошнем смысле, ибо понятия и категории Арды неприменимы к нашему миру в прямом приложении, только в опосредованном), а потому, что он не побоялся отдать свою судьбу в руки "какому-то смертному" и пойти за ним до конца - даже до своей гибели. Клятва дана - и должна быть выполнена. Финрод, я думаю, прекрасно осознавал, что клятва, данная им Барахиру, может привести к гибели, может потребовать от него чего угодно - даже, к примеру, войны с феанорингами (если вдруг Барахиру или его сыну доведется воевать с ними). Но тут есть одно маленькое "но". В пику всяческим филистерам от толкинизма.
Такая клятва требует многого не только от дающего ее, она возлагает ярмо и на принимающего ее - ибо означает доверие, означает, что клянущийся отдает свою честь в руки того, кому клянется. И Финрод, и Барахир (а позже Берен) это прекрасно понимали. Менталитет средневековья (пусть даже в Арде условное средневековье, но мы ведь говорим не об исторических соотвествиях, а о духовных, мирозрительных) полагает долг и верность превыше всего. Финрод оценил верность Барахира - ибо обязан ей своею жизнью и честью. И вот он в благодарность за спасение вручает Барахиру и жизнь и честь в клятве. Потому что большим он не сможет отблагодарить - нечем. Злато да каменья Барахир бы взял (может быть), но этого было бы слишком мало. И поэтому Финрод отдал ему то, что было наиболее ценно и в глазах эльфийского короля, и в глазах вождя людей.
Нарушить клятву - потерять честь. Потребовать исполнения клятвы ради какой-нибудь ерунды (скажем, завоевать чьи-нибудь земли) - оскорбить поклявшегося, предать доверие. И поэтому Берен приходит к Финроду за помощью тогда, когда нет другого выхода, когда никто не может ничем помочь и Финрод - последняя надежда. И просит Берен не ерунду какую-нибудь. Жить без Лютиен он не может. Она без него - тоже. Нарушить условие Тингола и просто сбежать с Лютиен Берен тоже не может. Слово дал, и к тому же это недостойно человека чести. А поскольку к текущему моменту у Берена и так не осталось ничего, кроме чести, он и не может так поступить.
Берен не потребовал от Финрода: "Бросай все и иди подыхать в подвале у Саурона, чтобы я мог добыть Сильмарилл и жениться на дочке Тингола". Он просто попросил помощи на основании клятвы, и Финрод понял - вот он и наступил, час испытания. Потому что путь, которым придется идти, может привести к гибели. Финрод учитывал такую возможность - не может быть, чтобы не учитывал. Давая клятву, он словно бросал кости, полагаясь на судьбу. За прошлое надо платить, за свои дела каждый должен отвечать сам.
Когда Финрод узнал, в чем просит его помощи Берен, он понял: это судьба. Кости брошены, и пути назад нет, и нельзя сделать другой бросок.
Но так ли плох бросок? Нет. Финроду выпало наибольшее число. Он выиграл - потому что хотел увидеть путь к спасению, к выходу из темной трясины, куда Нолдор загнала Клятва Феанора. А помимо этого он еще и получил возможность искупления - не только своих грехов, но и всего того, что висело на роде Финве. Отдать жизнь за то, чтобы смертный получил Сильмарилл и заплатил им за право быть с любимой... Это был способ разрушить цепи, которыми сковала их всех Клятва Феанора, заставившая идти тернистым и кровавым путем по краю бездны. И потому Финрод не колебался. Он получил знак Судьбы и увидел надежду. И за это стоило умереть, и было не жалко.
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
Молодой рыцарь Жоан д’Альвадо сидел, пригорюнившись, в уголочке. Перед ним медленно выдыхалась пинта пива, но юноша как будто и не видел глиняной кружки со стенками почти столь же толстыми, как стены донжона Кастель Браско. Таверна шумела, как всегда: пьяницы орали скабрезную песенку, несколько студиозусов в углу яростно спорили о различиях между вервием и веревкой, парочка купцов ругалась до хрипоты, хозяйка драла за косы нерадивую служанку, молодой вор в компании приятелей обмывал успешную кражу, у окна веселились трое рыцарей… Словом, никому не было никакого дела до несчастья Жоана д’Альвадо, третьего сына сеньора Гвидо, пятого отпрыска графа Исидора д’Альвадо.
По столу пробежала мышь, и тут-то Жоан наконец очнулся. Смахнул наглого грызуна на пол, тоскливым взором обвел таверну. Увидел свою пинту, равнодушно отхлебнул, не почувствовав вкуса. Да, тяжко жить на свете, если ты всего лишь третий сын пятого сына… Наследства никакого не предвидится – Жоан и без того мог бы считать себя счастливцем (по сравнению с другими младшими потомками знатных родов): став рыцарем, он получил протекцию в гвардию короля, новенький, почти ненадеванный полный доспех и вооружение, коня, соответственно – правда, не батюшкина и не дедова в том заслуга, а герцога Бальдро, у которого Жоан с тринадцати лет был оруженосцем.
Мог бы, конечно, считать себя счастливцем… Но Жоан был несчастен, потому что хотел большего.
Тусклый свет, падавший на стол от факела на стене, на миг пропал, закрытый могучими плечами, скрипнула скамья и перед страдальцем уселся Педро д’Умберто — гордость гвардии, богатырь и рубака.
—Хозяин!!! — взревел Педро. — Пива!!! И много! Живей поворачивайся, толстомясый! — и, уже намного тише:
—Жоан, что приуныл? Брось, вот пива хлебнем от души, потом можно к путанкам пойти, я тут в заведении сеньоры Молерто знаю таких душечек! Умц! — Педро поцеловал щепоть, закатив враз ставшие маслеными глазки.
Жоан только вздохнул. Возле стола возник хозяин с подносом, где истекали пеной четыре кружки пива. Педро ловко подцепил все одной рукой, бухнул на стол, затем опрокинул одну в рот. Темная жидкость, булькая, полилась в бездонное Педрово брюхо. Жоан опять вздохнул.
Отставив кружку, Педро вытер усы и сказал:
—Так что там у тебя стряслось, д’Альвадо? Опять продулся в зернь?
Жоан вздохнул, отпил выдохшегося пива:
—Педро, а ты ведь женат?
—Ну да, — удивился такому вопросу богатырь и насторожился: а вдруг этот паренек начнет вещать ему что-нибудь на тему греха и недопустимости похода к сеньоре Молерто…
Паренек не начал. Точнее, начал, но о другом:
—А как ты женился?
Педро прищурился:
—А, понял. Тебе что, жениться приспичило? Не мог подождать лет десять, король бы пожаловал поместье, титулок какой-нибудь, тогда невесты сами бы на тебя вешались.
Жоан снова вздохнул:
—Не могу… Ждать не могу, надо сейчас…
Педро засмеялся:
—Так пошли к сеньоре Молерто! Раз уж так невтерпеж! Там девки вмиг твою тоску развеют.
Молодой рыцарь отмахнулся:
—Какие еще девки? Через месяц Катарину отдадут замуж, если я не добьюсь ее руки!
—Какая Катарина? Дочка герцога Браско, что ли? Ну, ты, парень, дерево-то не по себе клонишь. Забудь. Таким, как мы, младшим сыновьям, не стоит мечтать о герцогинях. Наша доля – наша ровня.
Юноша опять тяжко вздохнул:
—Ну почему? Почему жизнь так несправедлива? Катарина меня любит, я люблю ее, а жениться нельзя.
Собеседник хмыкнул:
—Так ты укради ее. Всего-то делов.
—Пробовал… — вздохнул Жоан, совсем помрачнев. — Отбили ее, а я ноги еле унес. Один только путь остался….
—Какой? — здоровяк глотнул пива.
—Помнишь старый закон?
—Какой закон? Про дракона, что ли? «Если рыцарь добудет голову дракона»… и так далее? Что, и вправду так все плохо? — в голосе Педро проскочило сочувствие, и от этого Жоан неожиданно совсем поник.
—Ага… мне ничего другого не остается. Разве что добыть голову дракона, тогда я имею полное право жениться на даме, которой я эту голову принесу. И родители отказать не посмеют! Только где же взять его? Последний раз дракона видели триста лет назад, когда он спалил городишко, ну и рыцари его истребили… Больше в летописях ничего про драконов не сказано. Я уж думаю, может, купить голову сушеного крокодила у алхимика? Авось старый дурень Браско не разглядит, а Катарине эта мерзость и вовсе ни к чему…
Педро допил кружку и ухмыльнулся:
—Жоанушка, посмотри вокруг.
Молодой человек послушно огляделся и, недоумевая, уставился на старшего товарища:
—Ты это к чему?
—Ну, — Педро отхлебнул из третьей кружки, зачем-то посмотрел на ее донышко, показал кружкой на компанию у окна:
—Рыцарь Диего де Куна такой же поскребыш, как и ты. И ничего, отхватил себе графиню Кальядо и ее земли, с титулом вместе. А вон бастард Гито д’Эстро. Бастард-то он бастард, а женат на баронессе Павано. Да я тебе еще кучу народу в пример приведу. Как ты думаешь, каким образом они все женились на столь знатных особах?
—Ты хочешь сказать, они все приносили своим дамам головы сушеных крокодилов?
—Сам ты сушеный крокодил. Стал бы им кто за крокодила дочку с приданым отдавать! — фыркнул Педро, приканчивая третью кружку. — Ты что думаешь, отцы — дураки и не знают, как крокодил выглядит? Драконов им приносили, дра-ко-нов.
—Так где ж их взять, драконов этих?
Педро оглянулся, наклонился ближе к Жоану:
—Есть два пути: добыть башку самому, то есть, отсечь ее у дракона, или выкупить у кого-нибудь из недавно женившихся счастливцев башку посвежее.
Жоан непонимающе мигнул:
—То есть как?
—Да так. Видишь ли, драконы еще существуют. Ну, по крайней мере, уж один-то точно остался. Не летает он, правда, где попало, все больше в пещере своей сидит и сокровища стережет.
—А где эта пещера?
—Я все расскажу, если хочешь. Только это будет стоить больших денег. Если, конечно, ты не решишь пойти самым простым путем и выкупить уже использованную голову…
—Нет, лучше я сам добуду – тогда уж точно никто не подкопается. А то на старую голову герцог, может, и клюнет, а вот казначей – нет. За голову дракона ведь награда полагается. А мне денежки лишними не будут, сам понимаешь. Вдруг старик Браско даже после головы передумает.
Педро с уважением посмотрел на младшего товарища:
—Ишь ты, практичный какой. То горевал, что драконов нет, а теперь ему награду за дракона подавай.
—Так ведь старый-то закон не отменял никто, — хмыкнул Жоан. — «Рыцарь, главу дракона усекший, награду получить должен, и будет оная награда по весу той главы золотом червонным».
Гвардеец заржал не хуже ретивого жеребца:
—Ну ты, парень, хитер. Зачем ты в рыцари пошел, когда у тебя талант к другому есть? Стал бы законником – на золоте б ел, золотом укрывался… Ладно. Сколько у тебя сейчас денег?
Жоан пошарил в кошеле и в поясе.
—Точно не скажу, но сто золотых найдется. Вчера выиграл в зернь.
Педро расцвел:
—Должно хватить. Ну, идем.
—Куда?
—На дракона записываться, — непонятно сказал Педро и встал.
Записывались на дракона, оказывается, в буквальном смысле: Педро привел молодого рыцаря в подозрительную мрачную башню, к какому-то шустрому монаху, а тот провел их в келейку, где сидел за большим столом пожилой, но ушлый даже на вид тамплиер. Перед ним лежали кипы бумаги, большой абак и огромная пергаментная книга. За спиной рыцаря высился огромный железный шкаф с завитушками.
—Кто такие? А, Педро. Что, снова жениться удумал? Дважды услугу не оказываем – такой договор, увы.
—Дон Себастьян, я жениться не собираюсь, а вот он – очень даже.
Рыцарь оценивающе оглядел Жоана, шевеля пальцами левой руки так, как будто передвигал камешки на абаке. Жоан старательно выглядел идиотом, как велел ему по пути сюда Педро. Видимо, получилось, потому что дон Себастьян вздохнул:
—Что же, садись, будем думать, что с тобой делать. Видишь ли, мой мальчик…
—Жоан д’Альвадо, дон Себастьян.
—Жоан. Так вот, дракон остался один. Но, как известно, старого закона никто не отменял, и потому охотников отсечь ему голову очень много. Известно также, что у дракона, если отсечь голову и не присыпать его шею тотчас пеплом мандрагоры, отрастает новая голова. А поскольку у нашего дракона их целых три, а золото и самоцветы он трепетно любит, то решил зарабатывать на этом деньги.
Жоан уже все понял, но виду не подавал. Дон Себастьян тем временем продолжал:
—Очередь большая за драконьими головами – мы, вообще-то, бесплатно жаждущих жениться туда тоже ставим, но в самый-самый конец. Это будет…— дон Себастьян пошуршал бумагами — двадцать восьмой. Рубить голову можно раз в два месяца, так что…
—Я ждать не могу, дон Себастьян. Ее через месяц замуж за другого отдадут! — подпрыгнул на месте Жоан, забыв, что ему надо изображать идиота. Впрочем, тамплиер, видимо, принял это за признак идиотизма, и широко усмехнулся.
—Сто золотых, и можешь завтра ехать за драконом, только возьми ему что-нибудь ценное в подарок. Да, и двадцать процентов от награды в казну Ордена Храма, — дон Себастьян хищно уставился на висящий у пояса кошель Жоана. Тот даже передернулся, но выложил все деньги:
—Вот сто золотых, только поставьте вперед.
Выйдя от дона Себастьяна, Жоан пошел в казармы – собираться в дорогу. Ехать надо было дня три, в горы, до перевала Пасо дель Агильо, а там, у заброшенного монастыря Сан-Доминго, дракон сам выходил встречать «гостей».
Жоан немного боялся… то есть, немного не боялся. Поджилки здорово тряслись, но в седле сидеть мог.
Дракон, правда, оказался совсем нестрашным: золотисто-зеленый ящер, в холке всего восемь футов, с тремя головами, средняя из которых больше других и на вид намного умнее – видимо, остальные две «рабочие». В правой передней лапе ящер держал телячью ногу, изрядно надкусанную.
—Чего надо, опять голову? — несколько недовольно спросил дракон, пустив из ноздрей главной головы тонкие струйки пламени. Остальные две только посопели, пуская слюни, а у левой вообще из носу выскочила темная, похожая на мазут сопля, и повисла ниже подбородка.
—Простите, но да, мне нужна ваша голова, — совладав с дрожью, Жоан спешился и учтиво поклонился.
Дракон вздохнул:
—Что, жениться мешают?
—Увы,—Жоан ухватился за меч. Дракон куснул телятину, почесал задней лапой затылок большой головы и сказал:
—Ладно. Что дашь за голову-то?
—А давайте в кредит, я не обману, вот клянусь святым Себастьяном! — забожился Жоан. Ящер ухмыльнулся:
—Знаю, за мои башки вы там награду в казне получаете. Только я проценты еще ни разу вперед не брал – еще обманете, знаю я вас, людишек. Сокровища вперед!
Жоан достал из седельной сумки какой-то мешочек:
—Уважаемый дракон, я прихватил с собой пепел мандрагоры. Так что, возможно, я применю его по назначению и вы больше не сможете торговать своими головами.
Дракон выронил телячью ногу и попятился, выставив перед собой передние аккуратные маленькие лапки:
—Эй, эй, ты чего! Уж и пошутить нельзя. Ладно, процент после. Только если обманешь, не побоюсь, найду, прилечу и сожру!
—Клянусь! — Жоан перекрестился: — Клянусь, через неделю принесу сюда десять процентов награды!
—Ага, знаем мы такие клятвы! — недовольно проворчал дракон, подняв мясо и критически его разглядывая глазами правой головы. — Лазейку себе оставляешь? А ну, клянись, как положено, не то подпалю коняшку под тобой, мало не покажется! — и змей дохнул пламенем на телятину. Правая голова зажмурилась. Запахло жарким. Обнюхав мясо, дракон с урчанием впился в него двумя недоразвитыми головами. Умная же продолжала смотреть на рыцаря.
Жоан вздохнул, снял шлем и достал оттуда бумажку.
—Хорошо, — он стал читать с бумажки:
—Клянусь отрубить вам только одну голову, клянусь через неделю после отрубания вашей головы принести вам ваши десять процентов, и пусть меня разразит на месте молния, если я вас обману! — рыцарь снова перекрестился.
Дракон прослушал клятву, остался доволен. Спросил деловито:
—Мех с уксусом взял? Голову замариновать, чтоб не протухла?
—Взял, — Жоан показал большой булькающий мех. — А вам не будет больно?
—Драконы боли не чувствуют, — ящер развернул правое крыло, выпрямил его и неторопливо сложил – потянулся. Дернул было сложенным левым, но расправлять и потягиваться не стал.
—А зачем вы этим занимаетесь?
—Ну, ты странный, — искренне изумился дракон. — Надо же в наше трудное время каким-то путем зарабатывать деньги.
Жоан вздохнул – с этим он поспорить не мог. Да и кто бы вообще спорил-то?
—Тебе какую – правую или левую? — поинтересовался дракон, разглядывая умной головой две недоразвитых, увлеченных пожиранием мяса. Жоан пожал плечами, громыхнув доспехом:
—Мне без разницы. Давайте, какую не жалко.
Дракон протянул к нему левую – она была меньше всех и совсем на вид глупая. Жоан, спешившись, достал свой меч и с одного удара отрубил голову. Дракон совершенно спокойно поднял обрубок шеи кверху, подошел к какой-то бочке, стоявшей возле нагромождения камней, и окунул шею туда. Сказал:
—Ну, иди уже. И не забудь наш уговор! — ящер вынул шею из бочки, откуда-то из-за камней извлек большой моток полотна и ловко обмотал рану. Правая голова продолжала трескать телятину. Жоан помялся:
—Э-э…
—Ты еще здесь? — недовольно зыркнул на него дракон.
—Вам помощь не нужна?
—Благодарю. Нет. Давай, иди. Жду через две недели с моими процентами!
Жоан быстро приторочил мех с головой к седлу, вскочил на коня и ускакал. Дракон, дождавшись, когда утихнет стук лошадиных подков, с облегчением расправил левое крыло, лишенное двух костей, отчего перепонка провисала, как парус в штиль, осторожно потянулся им и аккуратно сложил.
...Надо ли говорить, что благородный и воспитанный рыцарь Жоан честно выполнил условия сделки? Сокровищница королевства опустела в очередной раз на определенную сумму, сокровищница дракона пополнилась мешком золота, дон Себастьян отщелкал на абаке новое поступление и вписал в приходно-расходной книге в графу «мзда за дракона» круглую цифру; герцога Браско при виде драконьей башки хватил кондратий, и по истечении траура Жоан благополучно женился на его дочке, а злосчастную драконью голову его супруга тайком от мужа продала очередному соискателю руки прекрасной дамы. Соискатель за протухшую голову от казны не получил ни гроша, но все-таки женился. Недовольным был только лишившийся из-за этой коммерции очередных процентов дракон, который промышлял так уже триста лет на все окрестные королевства. Погрустив, ящер все-таки продолжил свое предприятие, ибо единственная цель жизни каждого порядочного дракона – это накопление материальных ценностей…
По столу пробежала мышь, и тут-то Жоан наконец очнулся. Смахнул наглого грызуна на пол, тоскливым взором обвел таверну. Увидел свою пинту, равнодушно отхлебнул, не почувствовав вкуса. Да, тяжко жить на свете, если ты всего лишь третий сын пятого сына… Наследства никакого не предвидится – Жоан и без того мог бы считать себя счастливцем (по сравнению с другими младшими потомками знатных родов): став рыцарем, он получил протекцию в гвардию короля, новенький, почти ненадеванный полный доспех и вооружение, коня, соответственно – правда, не батюшкина и не дедова в том заслуга, а герцога Бальдро, у которого Жоан с тринадцати лет был оруженосцем.
Мог бы, конечно, считать себя счастливцем… Но Жоан был несчастен, потому что хотел большего.
Тусклый свет, падавший на стол от факела на стене, на миг пропал, закрытый могучими плечами, скрипнула скамья и перед страдальцем уселся Педро д’Умберто — гордость гвардии, богатырь и рубака.
—Хозяин!!! — взревел Педро. — Пива!!! И много! Живей поворачивайся, толстомясый! — и, уже намного тише:
—Жоан, что приуныл? Брось, вот пива хлебнем от души, потом можно к путанкам пойти, я тут в заведении сеньоры Молерто знаю таких душечек! Умц! — Педро поцеловал щепоть, закатив враз ставшие маслеными глазки.
Жоан только вздохнул. Возле стола возник хозяин с подносом, где истекали пеной четыре кружки пива. Педро ловко подцепил все одной рукой, бухнул на стол, затем опрокинул одну в рот. Темная жидкость, булькая, полилась в бездонное Педрово брюхо. Жоан опять вздохнул.
Отставив кружку, Педро вытер усы и сказал:
—Так что там у тебя стряслось, д’Альвадо? Опять продулся в зернь?
Жоан вздохнул, отпил выдохшегося пива:
—Педро, а ты ведь женат?
—Ну да, — удивился такому вопросу богатырь и насторожился: а вдруг этот паренек начнет вещать ему что-нибудь на тему греха и недопустимости похода к сеньоре Молерто…
Паренек не начал. Точнее, начал, но о другом:
—А как ты женился?
Педро прищурился:
—А, понял. Тебе что, жениться приспичило? Не мог подождать лет десять, король бы пожаловал поместье, титулок какой-нибудь, тогда невесты сами бы на тебя вешались.
Жоан снова вздохнул:
—Не могу… Ждать не могу, надо сейчас…
Педро засмеялся:
—Так пошли к сеньоре Молерто! Раз уж так невтерпеж! Там девки вмиг твою тоску развеют.
Молодой рыцарь отмахнулся:
—Какие еще девки? Через месяц Катарину отдадут замуж, если я не добьюсь ее руки!
—Какая Катарина? Дочка герцога Браско, что ли? Ну, ты, парень, дерево-то не по себе клонишь. Забудь. Таким, как мы, младшим сыновьям, не стоит мечтать о герцогинях. Наша доля – наша ровня.
Юноша опять тяжко вздохнул:
—Ну почему? Почему жизнь так несправедлива? Катарина меня любит, я люблю ее, а жениться нельзя.
Собеседник хмыкнул:
—Так ты укради ее. Всего-то делов.
—Пробовал… — вздохнул Жоан, совсем помрачнев. — Отбили ее, а я ноги еле унес. Один только путь остался….
—Какой? — здоровяк глотнул пива.
—Помнишь старый закон?
—Какой закон? Про дракона, что ли? «Если рыцарь добудет голову дракона»… и так далее? Что, и вправду так все плохо? — в голосе Педро проскочило сочувствие, и от этого Жоан неожиданно совсем поник.
—Ага… мне ничего другого не остается. Разве что добыть голову дракона, тогда я имею полное право жениться на даме, которой я эту голову принесу. И родители отказать не посмеют! Только где же взять его? Последний раз дракона видели триста лет назад, когда он спалил городишко, ну и рыцари его истребили… Больше в летописях ничего про драконов не сказано. Я уж думаю, может, купить голову сушеного крокодила у алхимика? Авось старый дурень Браско не разглядит, а Катарине эта мерзость и вовсе ни к чему…
Педро допил кружку и ухмыльнулся:
—Жоанушка, посмотри вокруг.
Молодой человек послушно огляделся и, недоумевая, уставился на старшего товарища:
—Ты это к чему?
—Ну, — Педро отхлебнул из третьей кружки, зачем-то посмотрел на ее донышко, показал кружкой на компанию у окна:
—Рыцарь Диего де Куна такой же поскребыш, как и ты. И ничего, отхватил себе графиню Кальядо и ее земли, с титулом вместе. А вон бастард Гито д’Эстро. Бастард-то он бастард, а женат на баронессе Павано. Да я тебе еще кучу народу в пример приведу. Как ты думаешь, каким образом они все женились на столь знатных особах?
—Ты хочешь сказать, они все приносили своим дамам головы сушеных крокодилов?
—Сам ты сушеный крокодил. Стал бы им кто за крокодила дочку с приданым отдавать! — фыркнул Педро, приканчивая третью кружку. — Ты что думаешь, отцы — дураки и не знают, как крокодил выглядит? Драконов им приносили, дра-ко-нов.
—Так где ж их взять, драконов этих?
Педро оглянулся, наклонился ближе к Жоану:
—Есть два пути: добыть башку самому, то есть, отсечь ее у дракона, или выкупить у кого-нибудь из недавно женившихся счастливцев башку посвежее.
Жоан непонимающе мигнул:
—То есть как?
—Да так. Видишь ли, драконы еще существуют. Ну, по крайней мере, уж один-то точно остался. Не летает он, правда, где попало, все больше в пещере своей сидит и сокровища стережет.
—А где эта пещера?
—Я все расскажу, если хочешь. Только это будет стоить больших денег. Если, конечно, ты не решишь пойти самым простым путем и выкупить уже использованную голову…
—Нет, лучше я сам добуду – тогда уж точно никто не подкопается. А то на старую голову герцог, может, и клюнет, а вот казначей – нет. За голову дракона ведь награда полагается. А мне денежки лишними не будут, сам понимаешь. Вдруг старик Браско даже после головы передумает.
Педро с уважением посмотрел на младшего товарища:
—Ишь ты, практичный какой. То горевал, что драконов нет, а теперь ему награду за дракона подавай.
—Так ведь старый-то закон не отменял никто, — хмыкнул Жоан. — «Рыцарь, главу дракона усекший, награду получить должен, и будет оная награда по весу той главы золотом червонным».
Гвардеец заржал не хуже ретивого жеребца:
—Ну ты, парень, хитер. Зачем ты в рыцари пошел, когда у тебя талант к другому есть? Стал бы законником – на золоте б ел, золотом укрывался… Ладно. Сколько у тебя сейчас денег?
Жоан пошарил в кошеле и в поясе.
—Точно не скажу, но сто золотых найдется. Вчера выиграл в зернь.
Педро расцвел:
—Должно хватить. Ну, идем.
—Куда?
—На дракона записываться, — непонятно сказал Педро и встал.
Записывались на дракона, оказывается, в буквальном смысле: Педро привел молодого рыцаря в подозрительную мрачную башню, к какому-то шустрому монаху, а тот провел их в келейку, где сидел за большим столом пожилой, но ушлый даже на вид тамплиер. Перед ним лежали кипы бумаги, большой абак и огромная пергаментная книга. За спиной рыцаря высился огромный железный шкаф с завитушками.
—Кто такие? А, Педро. Что, снова жениться удумал? Дважды услугу не оказываем – такой договор, увы.
—Дон Себастьян, я жениться не собираюсь, а вот он – очень даже.
Рыцарь оценивающе оглядел Жоана, шевеля пальцами левой руки так, как будто передвигал камешки на абаке. Жоан старательно выглядел идиотом, как велел ему по пути сюда Педро. Видимо, получилось, потому что дон Себастьян вздохнул:
—Что же, садись, будем думать, что с тобой делать. Видишь ли, мой мальчик…
—Жоан д’Альвадо, дон Себастьян.
—Жоан. Так вот, дракон остался один. Но, как известно, старого закона никто не отменял, и потому охотников отсечь ему голову очень много. Известно также, что у дракона, если отсечь голову и не присыпать его шею тотчас пеплом мандрагоры, отрастает новая голова. А поскольку у нашего дракона их целых три, а золото и самоцветы он трепетно любит, то решил зарабатывать на этом деньги.
Жоан уже все понял, но виду не подавал. Дон Себастьян тем временем продолжал:
—Очередь большая за драконьими головами – мы, вообще-то, бесплатно жаждущих жениться туда тоже ставим, но в самый-самый конец. Это будет…— дон Себастьян пошуршал бумагами — двадцать восьмой. Рубить голову можно раз в два месяца, так что…
—Я ждать не могу, дон Себастьян. Ее через месяц замуж за другого отдадут! — подпрыгнул на месте Жоан, забыв, что ему надо изображать идиота. Впрочем, тамплиер, видимо, принял это за признак идиотизма, и широко усмехнулся.
—Сто золотых, и можешь завтра ехать за драконом, только возьми ему что-нибудь ценное в подарок. Да, и двадцать процентов от награды в казну Ордена Храма, — дон Себастьян хищно уставился на висящий у пояса кошель Жоана. Тот даже передернулся, но выложил все деньги:
—Вот сто золотых, только поставьте вперед.
Выйдя от дона Себастьяна, Жоан пошел в казармы – собираться в дорогу. Ехать надо было дня три, в горы, до перевала Пасо дель Агильо, а там, у заброшенного монастыря Сан-Доминго, дракон сам выходил встречать «гостей».
Жоан немного боялся… то есть, немного не боялся. Поджилки здорово тряслись, но в седле сидеть мог.
Дракон, правда, оказался совсем нестрашным: золотисто-зеленый ящер, в холке всего восемь футов, с тремя головами, средняя из которых больше других и на вид намного умнее – видимо, остальные две «рабочие». В правой передней лапе ящер держал телячью ногу, изрядно надкусанную.
—Чего надо, опять голову? — несколько недовольно спросил дракон, пустив из ноздрей главной головы тонкие струйки пламени. Остальные две только посопели, пуская слюни, а у левой вообще из носу выскочила темная, похожая на мазут сопля, и повисла ниже подбородка.
—Простите, но да, мне нужна ваша голова, — совладав с дрожью, Жоан спешился и учтиво поклонился.
Дракон вздохнул:
—Что, жениться мешают?
—Увы,—Жоан ухватился за меч. Дракон куснул телятину, почесал задней лапой затылок большой головы и сказал:
—Ладно. Что дашь за голову-то?
—А давайте в кредит, я не обману, вот клянусь святым Себастьяном! — забожился Жоан. Ящер ухмыльнулся:
—Знаю, за мои башки вы там награду в казне получаете. Только я проценты еще ни разу вперед не брал – еще обманете, знаю я вас, людишек. Сокровища вперед!
Жоан достал из седельной сумки какой-то мешочек:
—Уважаемый дракон, я прихватил с собой пепел мандрагоры. Так что, возможно, я применю его по назначению и вы больше не сможете торговать своими головами.
Дракон выронил телячью ногу и попятился, выставив перед собой передние аккуратные маленькие лапки:
—Эй, эй, ты чего! Уж и пошутить нельзя. Ладно, процент после. Только если обманешь, не побоюсь, найду, прилечу и сожру!
—Клянусь! — Жоан перекрестился: — Клянусь, через неделю принесу сюда десять процентов награды!
—Ага, знаем мы такие клятвы! — недовольно проворчал дракон, подняв мясо и критически его разглядывая глазами правой головы. — Лазейку себе оставляешь? А ну, клянись, как положено, не то подпалю коняшку под тобой, мало не покажется! — и змей дохнул пламенем на телятину. Правая голова зажмурилась. Запахло жарким. Обнюхав мясо, дракон с урчанием впился в него двумя недоразвитыми головами. Умная же продолжала смотреть на рыцаря.
Жоан вздохнул, снял шлем и достал оттуда бумажку.
—Хорошо, — он стал читать с бумажки:
—Клянусь отрубить вам только одну голову, клянусь через неделю после отрубания вашей головы принести вам ваши десять процентов, и пусть меня разразит на месте молния, если я вас обману! — рыцарь снова перекрестился.
Дракон прослушал клятву, остался доволен. Спросил деловито:
—Мех с уксусом взял? Голову замариновать, чтоб не протухла?
—Взял, — Жоан показал большой булькающий мех. — А вам не будет больно?
—Драконы боли не чувствуют, — ящер развернул правое крыло, выпрямил его и неторопливо сложил – потянулся. Дернул было сложенным левым, но расправлять и потягиваться не стал.
—А зачем вы этим занимаетесь?
—Ну, ты странный, — искренне изумился дракон. — Надо же в наше трудное время каким-то путем зарабатывать деньги.
Жоан вздохнул – с этим он поспорить не мог. Да и кто бы вообще спорил-то?
—Тебе какую – правую или левую? — поинтересовался дракон, разглядывая умной головой две недоразвитых, увлеченных пожиранием мяса. Жоан пожал плечами, громыхнув доспехом:
—Мне без разницы. Давайте, какую не жалко.
Дракон протянул к нему левую – она была меньше всех и совсем на вид глупая. Жоан, спешившись, достал свой меч и с одного удара отрубил голову. Дракон совершенно спокойно поднял обрубок шеи кверху, подошел к какой-то бочке, стоявшей возле нагромождения камней, и окунул шею туда. Сказал:
—Ну, иди уже. И не забудь наш уговор! — ящер вынул шею из бочки, откуда-то из-за камней извлек большой моток полотна и ловко обмотал рану. Правая голова продолжала трескать телятину. Жоан помялся:
—Э-э…
—Ты еще здесь? — недовольно зыркнул на него дракон.
—Вам помощь не нужна?
—Благодарю. Нет. Давай, иди. Жду через две недели с моими процентами!
Жоан быстро приторочил мех с головой к седлу, вскочил на коня и ускакал. Дракон, дождавшись, когда утихнет стук лошадиных подков, с облегчением расправил левое крыло, лишенное двух костей, отчего перепонка провисала, как парус в штиль, осторожно потянулся им и аккуратно сложил.
...Надо ли говорить, что благородный и воспитанный рыцарь Жоан честно выполнил условия сделки? Сокровищница королевства опустела в очередной раз на определенную сумму, сокровищница дракона пополнилась мешком золота, дон Себастьян отщелкал на абаке новое поступление и вписал в приходно-расходной книге в графу «мзда за дракона» круглую цифру; герцога Браско при виде драконьей башки хватил кондратий, и по истечении траура Жоан благополучно женился на его дочке, а злосчастную драконью голову его супруга тайком от мужа продала очередному соискателю руки прекрасной дамы. Соискатель за протухшую голову от казны не получил ни гроша, но все-таки женился. Недовольным был только лишившийся из-за этой коммерции очередных процентов дракон, который промышлял так уже триста лет на все окрестные королевства. Погрустив, ящер все-таки продолжил свое предприятие, ибо единственная цель жизни каждого порядочного дракона – это накопление материальных ценностей…
вторник, 12 июня 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
среда, 06 июня 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
А ведь если бы Моргот не похитил Сильмариллы, все было бы иначе. Я не думаю, что нолдор и дальше бы себе спокойно жили в Валиноре. Ведь семя раздора уже проросло, когда Феанор создал Сильмариллы. Хотя Сильмариллы, совершенные в своей красоте, не являются сами по себе добром или злом, именно своей красотой они дают посыл к добру или злу. Чистый душой и сердцем не возжелает сделать их своими, подчинить себе красоту и владеть ею. Моргот потому и возжелал их, что он жаждал власти над всем прекрасным и совершенным, но не мог сам создать ничего прекрасного и совершенного. Сильмариллы притягивали его мысли, они были не просто желанным призом, они были символом благоденствия нолдор и могущества Валар, позволивших сотворить это чудо (во всяком случае, именно так мог думать Моргот). И потому их следовало присвоить, чтобы утереть нос несносному Манве и досадить гордым нолдор. Однако даже больше, чем Валар, Моргот хотел досадить Феанору - потому что тот так был похож на него своим пламенным сердцем и непокорным духом, но при этом обладал его превосходил в мастерстве и творении. Моргот ведь ничего не мог создать, только исказить уже существующее. Самое важное здесь - исказить. Феанор создавал, пусть и из подручных материалов, но он преображал их и творил новое и прекрасное. Сильмариллы - высшая степень его мастерства. Недаром он сказал, что больше никогда не создать ему ничего, подобного Сильмариллам. А значит, творчество потеряло смысл - зачем что-то делать, если не можешь превзойти собственное творение? Весь дух нолдор был в этом страстном стремлении вверх, к все новым и новым вершинам мастерства. А Феанор уже достиг высочайшей из них и увидел, что для него больше уже нет вершин. И для него это стало горем. Тщательно скрываемым, но все же горем. И вот из-за осознания этой опустошенности, бессмысленности творчества Феанор и начал ссориться с братьями, прятал Сильмариллы и трясся над ними - ведь как страшно потерять то, во что вложена твоя душа и что никогда больше не сможешь повторить, потому что такие творения возможны только раз в жизни. И горе тому, кто создаст свой Сильмарилл!
Судьба Феанора была решена в тот миг, когда он осознал неповторимость и непревзойденность своего творения.
И что было для него требование Валар отдать Сильмариллы для спасения Древ? Отдать свою душу, отдать свои наивысшие достижения, чтобы никогда больше их не увидеть и не суметь повторить! Все горе его выплеснулось в отказ отдать Сильмариллы Ему и так было несладко, а тут еще и такое. Ему было все равно - живы Древа или нет, можно ли их спасти. Думается, если бы он мог повторить Сильмариллы или превзойти это творение, он отдал бы их Валар, не задумываясь. А так - Камни были для него воплощением ушедшей пламенной юности, жадного поиска новых знаний и умений, символом его пути к вершинам, они вобрали в себя всю его радость и все его горе. Отдать их - значит больше не жить.
И поэтому для Феанора вечное заключение в Чертогах - не наказание. Что делать ему на земле живых?
Быть может, и хорошо, что Моргот похитил Сильмариллы - потому что иначе отрава раздора выплеснулась бы в Валинор. А так в погоню за Морготом ушли все те, кому Валинор был слишком тесен, слишком скучен, кому он не давал развернуться или кто уже не видел больше для себя вершин, на которые стоило бы восходить. А новые земли обещали все - и размах, и вершины, и отсутствие скуки уж наверняка.
Сыновья Феанора жаждали вернуть Сильмариллы потому, что слишком любили отца и желали выполнить клятву. И потому еще, что Сильмариллы были для них памятью об отце. И потому, что Камни принадлежали им по праву.
Хотя, наверное, из всех них только Куруфин до конца понимал, что Сильмариллы значили, чем были для Феанора...
Судьба Феанора была решена в тот миг, когда он осознал неповторимость и непревзойденность своего творения.
И что было для него требование Валар отдать Сильмариллы для спасения Древ? Отдать свою душу, отдать свои наивысшие достижения, чтобы никогда больше их не увидеть и не суметь повторить! Все горе его выплеснулось в отказ отдать Сильмариллы Ему и так было несладко, а тут еще и такое. Ему было все равно - живы Древа или нет, можно ли их спасти. Думается, если бы он мог повторить Сильмариллы или превзойти это творение, он отдал бы их Валар, не задумываясь. А так - Камни были для него воплощением ушедшей пламенной юности, жадного поиска новых знаний и умений, символом его пути к вершинам, они вобрали в себя всю его радость и все его горе. Отдать их - значит больше не жить.
И поэтому для Феанора вечное заключение в Чертогах - не наказание. Что делать ему на земле живых?
Быть может, и хорошо, что Моргот похитил Сильмариллы - потому что иначе отрава раздора выплеснулась бы в Валинор. А так в погоню за Морготом ушли все те, кому Валинор был слишком тесен, слишком скучен, кому он не давал развернуться или кто уже не видел больше для себя вершин, на которые стоило бы восходить. А новые земли обещали все - и размах, и вершины, и отсутствие скуки уж наверняка.
Сыновья Феанора жаждали вернуть Сильмариллы потому, что слишком любили отца и желали выполнить клятву. И потому еще, что Сильмариллы были для них памятью об отце. И потому, что Камни принадлежали им по праву.
Хотя, наверное, из всех них только Куруфин до конца понимал, что Сильмариллы значили, чем были для Феанора...
вторник, 05 июня 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
пятница, 01 июня 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
меня колбасит
среда, 30 мая 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
я ненавижу уродов.
Я ИХ НЕНАВИЖУ!!!!
Я ИХ НЕНАВИЖУ!!!!
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
ура!
наконец-то пошел дождь!
наконец-то пошел дождь!
понедельник, 28 мая 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
в прогнозе на Город.дп.юа - дождь. Сегодня днем.
ГДЕ?!!! Где этот дождь?!
А теперь анекдот про синоптиков:
"Собрались как-то люди судить синоптиков - уж больно те достали своими брехливыми прогнозами. И вот решили их сжечь на кострах. И тут один мужик кричит:
- стойте, стойте! не надо их жечь, они нам еще пригодятся!
- Мужик, ты че? для чего они могут пригодиться?!
- А мы их повесим, пусть хоть направление ветра показывают"
ГДЕ?!!! Где этот дождь?!
А теперь анекдот про синоптиков:
"Собрались как-то люди судить синоптиков - уж больно те достали своими брехливыми прогнозами. И вот решили их сжечь на кострах. И тут один мужик кричит:
- стойте, стойте! не надо их жечь, они нам еще пригодятся!
- Мужик, ты че? для чего они могут пригодиться?!
- А мы их повесим, пусть хоть направление ветра показывают"
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
посмотрела "Пиратов".
Блум в этом пиратском прикиде, да еще и серьгой в ухе - это сву-у-ун!!!
И как же его жалко в конце, а.... Бедненький, ему там плавать вечность, и видеть ее только раз в десять лет! Романтишно... до жути.
ФИЛЬМ ПОНРАВИЛСЯ.
Хорошую траву покурили авторы)
Блум в этом пиратском прикиде, да еще и серьгой в ухе - это сву-у-ун!!!
И как же его жалко в конце, а.... Бедненький, ему там плавать вечность, и видеть ее только раз в десять лет! Романтишно... до жути.
ФИЛЬМ ПОНРАВИЛСЯ.
Хорошую траву покурили авторы)
четверг, 24 мая 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
Noldor
Blood is on your hands
Your bane's
A tearful destiny
Black clouds will carry
Rain of blood
I've seen it rain
We were lost
On grinding ice
In fear and hunger
Dead winter reigned
In Araman
(You) can't escape
From my damnation
(Nor) run away
From isolation
Guilty spoke the one
THis deed can't be undone
Hear my words
Fear my curse
I know where the stars glow
(And the) sky's unclouded
Sweet the water runs my friend
(But) Noldor
Blood is on your hands
Tears unnumbered
You will shet and dwell in pain
Your homeless souls
Shall come to me
There's no release
Slain you might be
Slain you will be
Slain you will be
And the lost
Who will not reach the
House of spirits
(Will) grow old and weary
I've seen this bitter end
As I've foreseen
The storm and ice
And I could see it
(How) a million died
And I?
The blame's on me
Cause I was not there
Dead winter reigns
And tomorrow's still unknown
Lies
Condemned and betrayed
Now everything is said
See my eyes
Are full of tears
And a cruel price
We've paid
But still I can't claim
That I'm innocent
Lost
Blood is on your hands
Your bane's
A tearful destiny
Black clouds will carry
Rain of blood
I've seen it rain
We were lost
On grinding ice
In fear and hunger
Dead winter reigned
In Araman
(You) can't escape
From my damnation
(Nor) run away
From isolation
Guilty spoke the one
THis deed can't be undone
Hear my words
Fear my curse
I know where the stars glow
(And the) sky's unclouded
Sweet the water runs my friend
(But) Noldor
Blood is on your hands
Tears unnumbered
You will shet and dwell in pain
Your homeless souls
Shall come to me
There's no release
Slain you might be
Slain you will be
Slain you will be
And the lost
Who will not reach the
House of spirits
(Will) grow old and weary
I've seen this bitter end
As I've foreseen
The storm and ice
And I could see it
(How) a million died
And I?
The blame's on me
Cause I was not there
Dead winter reigns
And tomorrow's still unknown
Lies
Condemned and betrayed
Now everything is said
See my eyes
Are full of tears
And a cruel price
We've paid
But still I can't claim
That I'm innocent
Lost
понедельник, 21 мая 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
комментируйте, пожалуйста, по делу. А не с высказываниями типа "мне приятно видеть вас в дайри, приходите ко мне"
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
воскресенье, 20 мая 2007
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
Старый рисунок ручкой, раскрашен в фотошопе
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
Дайри - страшно неудобная штука. Как здесь из чужих журналов переходить к себе?! И ленты друзей тоже нет.
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
Ненавижу жару. Ненавижу работать физически в жару!!! это убивает
четверг, 13 октября 2005
Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
неудобный Дайри, однако.
Ни тебе комментов на почту, ни тебе френдленты...
ни тебе веток обсуждения в комментах...
да и притормаживает сильно
Ни тебе комментов на почту, ни тебе френдленты...
ни тебе веток обсуждения в комментах...
да и притормаживает сильно