Здесь должна была быть какая-нибудь банальность, но нет.
Сказка про Ывына-бригадира, его корешей Дудуна и Кырхаша, и про Буррысу-Красаву и Дивнюка Бессмертного
(рассказана Луртцем на свадьбе Мерри)
Луртц, хлебнув пива, начал рассказывать:
- Короче… есть у нас одна сказка, мы ее всем мелким базарим. Было дело, в Изенгарде жил один крутой урук, Ывын-бригадир. Конкретный был урук, круто стоял и все его без базару уважали, в натуре. Качок был и ваще, умный, книги у Дедка читать брал, навроде моего кореша Маухура. Только жил он один, на девок не смотрел ваще. Девки к нему подваливают, а он всех нафиг шлет. И девки конкретно охренели, и решили сообща его напарить. А у нас как: если кто девками не интересуется, тот извращенец типа. И таких у нас рубят не глядя. Однако Ывын круто стоял, и надо было еще к базару доказуху иметь. Вот девки и решили: типа, пусть Дедок разбирается, и ему настучали, типа, Ывын на девок не смотрит, чегой-то стремно это. А Дедок и говорит Ывыну: «Чего это ты на девок не смотришь, в натуре?» А Ывын и отвечает: «Так они ж все уродки, тупые и не конкретные и ваще, рылом не вышли». Дедок подумал и говорит: «Тут еще на братков твоих жалуются, на Дудуна и Кырхаша, что они тоже на девок не смотрят. И я тут надумал, надо вам по чувихе себе завести. Берите луки, лезьте на верх Ортханка, и стреляйте куда хотите. Вот где чья стрела упадет, там чувиху себе найдете. Все ясно?» Ну, Ывын и его братки-кореша поморозились маленько, но согласились. Полезли на Ортханк, влепили в белый свет по стреле и поперли кто куда, стрелы искать. Дудуну далеко переться не пришлось: евойная стрела в задницу одной чувихе воткнулась, которая в готовке жрачки конкретно шарила. А Дудун пожрать любил, и дюже обрадовался. И Кырхашу чувиха тоже недалеко досталась: стрелой он влепил в одного говнюка, который клеился к самой крутой самогонщице, и та от радости с Кырхашем жить захотела. Кырхаш же забухать был не дурак. А вот Ывыну не повезло. Стрела улетела хрен знает куда, и пришлось ему топать нафиг из Изенгарда. Топал он топал, и притопал к болоту. А на болоте халупа кривая стояла, и жила в той халупе деваха, на вид – совсем фуфло позорное, в каких-то лахах драных, с белым лицом, белыми волосами, короче, кошмарная как отрыжка Узога. На заморенную дивнючку похожая. И в руке у ней стрела Ывынова торчит. Посмурнел тут Ывын: браткам конкретные чувихи достались, а ему такое чмо. Но делать нечего, взял он эту чмошницу и пошел с ней в Изенгард. А чмошница и базарит ему: «Ывынчик, не пожалеешь, что меня взял, я тебя любить буду и уважать». Ну, Ывын молчит себе, топает и на чмошницу свою даже не зырит, а все мозгой ворочает, че делать дальше и как ваще жить-то с таким позором. И за такими мыслями притопал он в Изенгард, прям к Дедку, чмошницу свою показал и базарит: «Вот, Дедок, это чувырло бледное по твоей милости теперь моей чувихой будет…». Дедок же посмотрел на чувиху, хитро хмыкнул и ничего сказал. Пошел Ывын к себе на хату, завел чмошницу на свою жилплощадь: «Вот, я тут живу, а в соседних хатах – братки мои, Дудун с Кырхашем. Ты туда не особо шляйся, неча лишний раз показывать, как их братан Ывын опозорился. Ты, чмо унылое, хоть хавчик готовить умеешь?» На это чмошница башкой помотала – типа, не дрейфь, еще и не то умею. Ну так вот. Под вечер Ывын пошел к братану Кырхашу и евойной самогонщице, выхлебал пузырь от горя, и повалил обратно к себе на хату. А там уже Чмошница бледная жрачки наготовила, пол отдраила, посуду перемыла, барахло перестирала, самогону нагнала и сидит, шмотье Ывыново зашивает. Посмотрел на то Ывынчик, пробазарил: «Ну, хоть ты и уродина кошмарная, а дело крепко сечешь. Уважаю. Может, и поживем вместе как уруки нормальные, токо ты ко мне на свету не суйся, уж больно ты страшная». Чмошница опять башкой замотала, от радости залыбилась. Ну, лег Ывын баиньки, свет вырубил. Однако не задрых он еще, как Чмошница к нему завалила. И факел запалила. И тут Ывынчик офигел: прям на глазах из Чмошницы бледной, тощей, сделалась она уручкой красы невиданной: в теле прибавила, волосья почернели, дредами закрутились, да и на рожу ого-го стала! И базарит ему: «Не трусись, Ывынчик, я чувиха твоя законная, по понятиям, по воле Дедка назначенная, звать меня Буррыса, а что морда у меня надысь была чмошная, так то от колдунства конкретного, Дивнюком Бессмертным наколдованного за то, что гайку волшебную у него спереть хотела. Видишь, на ухе дырка от серьги – то и есть колдунство. Днем я должна носить серьгу, как Дивнюк Бессмертный повелел, а ночью могу снять, и от того в себя перекидываюсь. И носить мне серьгу, пока срок не отмотаю».
Обрадовался Ывынчик такой постанове: вышло, что чувиху он себе заимел по всем понятиям конкретную, а что днем у ней рожа чмошная, так днем ее можно никому не показывать. И зажили они в натуре весело. Так дело тянулось год, и вот как-то повелел Дедок, чтоб чувихи Дудуна, Кырхаша и Ывына ковры ему сбацали, да такие, чтоб на тех коврах весь Изенгард был. И дал Дедок на то три дня и три ночи. А на кой хрен ему те ковры – не пробазарил, ну да с паханом не спорят. Ну, ниче так вышло: сбацали чувихи по ковру. У Дудуновой ковер был ниче так, у Кырхашевой покрасивше, а у Буррысы – ваще круть невдолбенная. И Изенгард на нем с Ортханком видать, и все соседние земли. Дедок порадовался, отвалил Буррысе на бусы и шмотье бабок, и двух других чувих не забыл: Дудуновой дал боты крутые из коркодрила, а Кырхашевой – шапку из медведа. И повелел через три дня нафигачить ему по пирогу, и которая его вкуснее сбацает, той обещал брульянтов отсыпать, а чуваку ейному доспех ангбандский дать. Дудун обрадовался: его ж чувиха круче всех в готовке шарит. Но Ывынова Буррыса и тут не подвела: сготовила такой пирог, что Дедок его в момент умял, и еще блюдо вылизал. А опосля того пироги других чувих ему не так пошли, но Дедок у нас конкретный и по понятиям, и отвалил всем брульянтов: Дудуновой две миски, Кырхашевой одну, а Буррысе аж три. Ну а ангбандскими доспехами порадовал и Ывына, и Дудуна с Кырхашем. А потом и базарит им, мол, вечеруха у меня будет знатная, ведите чувих своих на нее».
Расстроился Ывын: придется чмошницу показывать своим братанам. Но Ывын урук был конкретный и умный, и придумал, как Буррысу днем красавой показать. Дождался ночи, тут Буррыса к нему привалила, серьгу сняла и в уручку перекинулась. А Ывын, не будь дурак, серьгу ту в печку кинул, она и расплавилась. Буррыса ж ему в глаз: «Ах ты козел драный, напортачил ты мне, я ж еще срок не отмотала!!!» Ывын к глазу пузырь с самогоном холодным приложил и пробазарил ей насчет вечерухи. Буррыса утихла, и говорит: «Лады, будет тебе на вечерухе чувиха-красава, но опосля не жалуйся». Не врубился тогда Ывын, а зря.
Ну вот, приваливает он с Буррысой на вечеруху. А все уруки там от зависти бульки вылупили, а Дедок только лыбится довольно. Ну, потяжно повеселились, отвязались конкретно и домой к утру повалили. Приперлись Ывын с Буррысой до хаты, тут Ывын и задрых, а когда проспался, зырит, чувихи нет, только записон на столе валяется: «Так и так, Ывын, поплавил ты серьгу мою, а коль я срок еще не отмотала, забрал меня Дивнюк Бессмертный, и теперь мне по-новой мотать придется. А ведь мог ты потерпеть годик, а теперь двадцать ждать надо».
Посмурнел Ывын. Хлопнул пузырь самогонки, напялил доспех ангбандский и попер искать, где живет Дивнюк Бессмертный. Однако далеко сам не ушел: догнали его братаны Дудун и Кырхаш, и базарят: «Знаем про твое горе, нам Дедок повелел с тобой топать, не дрейфь, возвернем мы твою чувиху обратно!». Вот топают они втроем, уж из Изенгарда вышли, и зашли в какой-то лес. Тут им Дедуля Серый навстречь идет: «Знаю, Ывын, зачем и куда с корешами прешься». Ывын на то отвечает: «Ты знаешь, так я не знаю, где Дивнюк Бессмертный живет». Дедуля Серый сунул ему валенок драный: «Куда валенок потопает, туды и тебе дорога» - пробазарил это и сгинул. А валенок сам потопал по лесу. И попер Ывын с корешами за ним. Перли они так долго, а сколько времени – хрен его знает. Вот приходят они наконец к хате Дивнюка Бессмертного, а хата та у моря стоит. Переть напролом не стали, а заныкались поблизости и стали мозговать, как Буррысу возвернуть. По-любасу выходило, что наперед надо Дивнюка грохнуть, а там и Буррысу забрать можно, и колдунство кончится. Тут им мелкий гобыт попался, шнырял поблизости. Они его словили, и Ывын ему базарит: «Слышь, гобыт, смотайся в эту Дивнюкову хату, найди Буррысу и побазарь с нею, мож, она знает, как Дивнюка Бессмертного грохнуть можно. А мы тебе за то брульянтов дадим!» Гобыт отморозился: «Да мне ваши брульянты до задницы. Вот ежели мумака мне жареного добудете, все сделаю!». Поразмыслил Ывын с корешами, и гобыту говорит: «Лады, тока ты первее для нас расстарайся, а потом мы тебе двух мумаков добудем, чтоб мне сдохнуть, ежели вру!» Гобыт полез в Дивнюкову хату, шнырял там два дня, на третий явился: «Видел я вашу Буррысу-красаву, она мне велела для вас такое передать: «Дивнюка Бессмертного не от балды бессмертным зовут, его в натуре завалить невозможно. Однако он мне пробазарил, что с вами перетереть хочет». Обрадовался Ывын, еще раз пообещал гобыту двух мумаков, и повалил с корешами на хату к Дивнюку. Зашли они к нему во двор, а там уж такая постанова: сидит на большом табурете Буррыса, цепями к нему прикованная, стоит стол огроменный, жрачкой и бухлом уставленный, и сидит за тем столом сам Дивнюк Бессмертный, тощий, белый и злой. И базарит он Ывыну и корешам его: «Мне тут жить, в натуре, скучно, решил над вами приколоться. Короче, чтоб короче: сожрете вот это все, выхлебаете все бухло, а потом выйдете со мной биться и ежели сумеете меня мечом хоть раз долбануть, отдам Буррысу. Как вы будете все это делать – ваши проблемы, хоть вместе, хоть отдельно, но сделать должны, а не сделаете – порублю на куски и чайкам скормлю!»
Делать нечего, уселись Ывын с корешами за стол. Тут Дудун ему тихо базарит: «Ты, Ывынчик, не напрягайся, и ты, Кырхаш, а я тут пожру, мож, и сожру все, а если че – подмогнете». И стал Дудун жрать. Жрал он, жрал, жрал и жрал, день жрал и полночи – но все выжрал, Ывыну и Кырхашу тока по паре кусманов свинюки досталось. Сожрал все Дудун и спать под стол завалился. Дивнюк в окно выглянул, базарит: «Ну, первое дело сделано. Посмотрю теперь, как бухло высосете». Кырхаш Ывыну говорит: «Не боись, мне этого бухла только до обеда хватит». И высосал бухло вчистую, Ывыну только полкружки пиваса и досталось. Высосал бухло Кырхаш и спать под стол завалился. Выглянул Дивнюк Бессмертный в окно, увидал пустой стол: «Надо же, на этом месте все ломаются. Лады, выйду на бой». Спустился Дивнюк Бессмертный во двор в одних труселях и майке, и с мечом дивнючьим. Ывын пошел с ним биться. Месились они до полночи, с Ывыновых доспехов ангбандских от пота краска слезла, а Дивнюку все до фени. Но тут Ывыну свезло и он Дивнюка по башке мечом долбанул. Дивнюк на землю сверзился, в башке – дыра, кровища хлещет. Ывын пошел к Буррысе, разрубал на ней цепи, а тут Дивнюк встал и базарит, типа, это не у него в башке дыра: «Харе, повеселил ты меня, Ывын-бригадир, забирай свою чувиху, и проси у меня чего хочешь. Давно у меня такой развлекухи не было!». Ну, Ывын – чувак конкретный и с понятиями, про гобыта помнит: «Тут у твоей хаты гобыт один шныряет, я ему двух мумаков жареных обещал, ты ему их дай». Дивнюк тока рукой махнул: «Да это как два пальца обсосать!» - и тут вылезли другие дивнюки, и поволокли за ворота жареных мумаков. А Бессмертный опять базарит: «Еще проси, Ывын, мне прикольно было, хочу тебя наградить». А тут Буррыса Ывыну шепчет: «Проси у него гайку волшебную, которую я спереть хотела». Ывын и говорит, как чувиха ему велела. На то Дивнюк отвечает: «Рад бы, да ту гайку я уже давно Дедуле Серому отдал. Может, тебе другая волшебная гайка сойдет?» Буррыса опять Ывыну шепчет: «Ну, бери, чего дают». Ывын и отвечает: «Ну, давай какая есть, все по кайфу». Дивнюк гайку с пальца стянул и Ывыну сунул: «Держи, урук. Гайка, конечно, не такая круть, как та, но тоже ничего. Повернешь направо и загадаешь, куда попасть хочешь – туда и попадешь. А чтоб обратно вернуться – налево крути. Все, бери и вали, пока я добрый».
Поблагодарствовал ему Ывын, взяли они с Буррысой за шкирняки Дудуна и Кырхаша, повернул Ывын гайку и враз у себя на хате оказался. Все, конец.
(рассказана Луртцем на свадьбе Мерри)
Луртц, хлебнув пива, начал рассказывать:
- Короче… есть у нас одна сказка, мы ее всем мелким базарим. Было дело, в Изенгарде жил один крутой урук, Ывын-бригадир. Конкретный был урук, круто стоял и все его без базару уважали, в натуре. Качок был и ваще, умный, книги у Дедка читать брал, навроде моего кореша Маухура. Только жил он один, на девок не смотрел ваще. Девки к нему подваливают, а он всех нафиг шлет. И девки конкретно охренели, и решили сообща его напарить. А у нас как: если кто девками не интересуется, тот извращенец типа. И таких у нас рубят не глядя. Однако Ывын круто стоял, и надо было еще к базару доказуху иметь. Вот девки и решили: типа, пусть Дедок разбирается, и ему настучали, типа, Ывын на девок не смотрит, чегой-то стремно это. А Дедок и говорит Ывыну: «Чего это ты на девок не смотришь, в натуре?» А Ывын и отвечает: «Так они ж все уродки, тупые и не конкретные и ваще, рылом не вышли». Дедок подумал и говорит: «Тут еще на братков твоих жалуются, на Дудуна и Кырхаша, что они тоже на девок не смотрят. И я тут надумал, надо вам по чувихе себе завести. Берите луки, лезьте на верх Ортханка, и стреляйте куда хотите. Вот где чья стрела упадет, там чувиху себе найдете. Все ясно?» Ну, Ывын и его братки-кореша поморозились маленько, но согласились. Полезли на Ортханк, влепили в белый свет по стреле и поперли кто куда, стрелы искать. Дудуну далеко переться не пришлось: евойная стрела в задницу одной чувихе воткнулась, которая в готовке жрачки конкретно шарила. А Дудун пожрать любил, и дюже обрадовался. И Кырхашу чувиха тоже недалеко досталась: стрелой он влепил в одного говнюка, который клеился к самой крутой самогонщице, и та от радости с Кырхашем жить захотела. Кырхаш же забухать был не дурак. А вот Ывыну не повезло. Стрела улетела хрен знает куда, и пришлось ему топать нафиг из Изенгарда. Топал он топал, и притопал к болоту. А на болоте халупа кривая стояла, и жила в той халупе деваха, на вид – совсем фуфло позорное, в каких-то лахах драных, с белым лицом, белыми волосами, короче, кошмарная как отрыжка Узога. На заморенную дивнючку похожая. И в руке у ней стрела Ывынова торчит. Посмурнел тут Ывын: браткам конкретные чувихи достались, а ему такое чмо. Но делать нечего, взял он эту чмошницу и пошел с ней в Изенгард. А чмошница и базарит ему: «Ывынчик, не пожалеешь, что меня взял, я тебя любить буду и уважать». Ну, Ывын молчит себе, топает и на чмошницу свою даже не зырит, а все мозгой ворочает, че делать дальше и как ваще жить-то с таким позором. И за такими мыслями притопал он в Изенгард, прям к Дедку, чмошницу свою показал и базарит: «Вот, Дедок, это чувырло бледное по твоей милости теперь моей чувихой будет…». Дедок же посмотрел на чувиху, хитро хмыкнул и ничего сказал. Пошел Ывын к себе на хату, завел чмошницу на свою жилплощадь: «Вот, я тут живу, а в соседних хатах – братки мои, Дудун с Кырхашем. Ты туда не особо шляйся, неча лишний раз показывать, как их братан Ывын опозорился. Ты, чмо унылое, хоть хавчик готовить умеешь?» На это чмошница башкой помотала – типа, не дрейфь, еще и не то умею. Ну так вот. Под вечер Ывын пошел к братану Кырхашу и евойной самогонщице, выхлебал пузырь от горя, и повалил обратно к себе на хату. А там уже Чмошница бледная жрачки наготовила, пол отдраила, посуду перемыла, барахло перестирала, самогону нагнала и сидит, шмотье Ывыново зашивает. Посмотрел на то Ывынчик, пробазарил: «Ну, хоть ты и уродина кошмарная, а дело крепко сечешь. Уважаю. Может, и поживем вместе как уруки нормальные, токо ты ко мне на свету не суйся, уж больно ты страшная». Чмошница опять башкой замотала, от радости залыбилась. Ну, лег Ывын баиньки, свет вырубил. Однако не задрых он еще, как Чмошница к нему завалила. И факел запалила. И тут Ывынчик офигел: прям на глазах из Чмошницы бледной, тощей, сделалась она уручкой красы невиданной: в теле прибавила, волосья почернели, дредами закрутились, да и на рожу ого-го стала! И базарит ему: «Не трусись, Ывынчик, я чувиха твоя законная, по понятиям, по воле Дедка назначенная, звать меня Буррыса, а что морда у меня надысь была чмошная, так то от колдунства конкретного, Дивнюком Бессмертным наколдованного за то, что гайку волшебную у него спереть хотела. Видишь, на ухе дырка от серьги – то и есть колдунство. Днем я должна носить серьгу, как Дивнюк Бессмертный повелел, а ночью могу снять, и от того в себя перекидываюсь. И носить мне серьгу, пока срок не отмотаю».
Обрадовался Ывынчик такой постанове: вышло, что чувиху он себе заимел по всем понятиям конкретную, а что днем у ней рожа чмошная, так днем ее можно никому не показывать. И зажили они в натуре весело. Так дело тянулось год, и вот как-то повелел Дедок, чтоб чувихи Дудуна, Кырхаша и Ывына ковры ему сбацали, да такие, чтоб на тех коврах весь Изенгард был. И дал Дедок на то три дня и три ночи. А на кой хрен ему те ковры – не пробазарил, ну да с паханом не спорят. Ну, ниче так вышло: сбацали чувихи по ковру. У Дудуновой ковер был ниче так, у Кырхашевой покрасивше, а у Буррысы – ваще круть невдолбенная. И Изенгард на нем с Ортханком видать, и все соседние земли. Дедок порадовался, отвалил Буррысе на бусы и шмотье бабок, и двух других чувих не забыл: Дудуновой дал боты крутые из коркодрила, а Кырхашевой – шапку из медведа. И повелел через три дня нафигачить ему по пирогу, и которая его вкуснее сбацает, той обещал брульянтов отсыпать, а чуваку ейному доспех ангбандский дать. Дудун обрадовался: его ж чувиха круче всех в готовке шарит. Но Ывынова Буррыса и тут не подвела: сготовила такой пирог, что Дедок его в момент умял, и еще блюдо вылизал. А опосля того пироги других чувих ему не так пошли, но Дедок у нас конкретный и по понятиям, и отвалил всем брульянтов: Дудуновой две миски, Кырхашевой одну, а Буррысе аж три. Ну а ангбандскими доспехами порадовал и Ывына, и Дудуна с Кырхашем. А потом и базарит им, мол, вечеруха у меня будет знатная, ведите чувих своих на нее».
Расстроился Ывын: придется чмошницу показывать своим братанам. Но Ывын урук был конкретный и умный, и придумал, как Буррысу днем красавой показать. Дождался ночи, тут Буррыса к нему привалила, серьгу сняла и в уручку перекинулась. А Ывын, не будь дурак, серьгу ту в печку кинул, она и расплавилась. Буррыса ж ему в глаз: «Ах ты козел драный, напортачил ты мне, я ж еще срок не отмотала!!!» Ывын к глазу пузырь с самогоном холодным приложил и пробазарил ей насчет вечерухи. Буррыса утихла, и говорит: «Лады, будет тебе на вечерухе чувиха-красава, но опосля не жалуйся». Не врубился тогда Ывын, а зря.
Ну вот, приваливает он с Буррысой на вечеруху. А все уруки там от зависти бульки вылупили, а Дедок только лыбится довольно. Ну, потяжно повеселились, отвязались конкретно и домой к утру повалили. Приперлись Ывын с Буррысой до хаты, тут Ывын и задрых, а когда проспался, зырит, чувихи нет, только записон на столе валяется: «Так и так, Ывын, поплавил ты серьгу мою, а коль я срок еще не отмотала, забрал меня Дивнюк Бессмертный, и теперь мне по-новой мотать придется. А ведь мог ты потерпеть годик, а теперь двадцать ждать надо».
Посмурнел Ывын. Хлопнул пузырь самогонки, напялил доспех ангбандский и попер искать, где живет Дивнюк Бессмертный. Однако далеко сам не ушел: догнали его братаны Дудун и Кырхаш, и базарят: «Знаем про твое горе, нам Дедок повелел с тобой топать, не дрейфь, возвернем мы твою чувиху обратно!». Вот топают они втроем, уж из Изенгарда вышли, и зашли в какой-то лес. Тут им Дедуля Серый навстречь идет: «Знаю, Ывын, зачем и куда с корешами прешься». Ывын на то отвечает: «Ты знаешь, так я не знаю, где Дивнюк Бессмертный живет». Дедуля Серый сунул ему валенок драный: «Куда валенок потопает, туды и тебе дорога» - пробазарил это и сгинул. А валенок сам потопал по лесу. И попер Ывын с корешами за ним. Перли они так долго, а сколько времени – хрен его знает. Вот приходят они наконец к хате Дивнюка Бессмертного, а хата та у моря стоит. Переть напролом не стали, а заныкались поблизости и стали мозговать, как Буррысу возвернуть. По-любасу выходило, что наперед надо Дивнюка грохнуть, а там и Буррысу забрать можно, и колдунство кончится. Тут им мелкий гобыт попался, шнырял поблизости. Они его словили, и Ывын ему базарит: «Слышь, гобыт, смотайся в эту Дивнюкову хату, найди Буррысу и побазарь с нею, мож, она знает, как Дивнюка Бессмертного грохнуть можно. А мы тебе за то брульянтов дадим!» Гобыт отморозился: «Да мне ваши брульянты до задницы. Вот ежели мумака мне жареного добудете, все сделаю!». Поразмыслил Ывын с корешами, и гобыту говорит: «Лады, тока ты первее для нас расстарайся, а потом мы тебе двух мумаков добудем, чтоб мне сдохнуть, ежели вру!» Гобыт полез в Дивнюкову хату, шнырял там два дня, на третий явился: «Видел я вашу Буррысу-красаву, она мне велела для вас такое передать: «Дивнюка Бессмертного не от балды бессмертным зовут, его в натуре завалить невозможно. Однако он мне пробазарил, что с вами перетереть хочет». Обрадовался Ывын, еще раз пообещал гобыту двух мумаков, и повалил с корешами на хату к Дивнюку. Зашли они к нему во двор, а там уж такая постанова: сидит на большом табурете Буррыса, цепями к нему прикованная, стоит стол огроменный, жрачкой и бухлом уставленный, и сидит за тем столом сам Дивнюк Бессмертный, тощий, белый и злой. И базарит он Ывыну и корешам его: «Мне тут жить, в натуре, скучно, решил над вами приколоться. Короче, чтоб короче: сожрете вот это все, выхлебаете все бухло, а потом выйдете со мной биться и ежели сумеете меня мечом хоть раз долбануть, отдам Буррысу. Как вы будете все это делать – ваши проблемы, хоть вместе, хоть отдельно, но сделать должны, а не сделаете – порублю на куски и чайкам скормлю!»
Делать нечего, уселись Ывын с корешами за стол. Тут Дудун ему тихо базарит: «Ты, Ывынчик, не напрягайся, и ты, Кырхаш, а я тут пожру, мож, и сожру все, а если че – подмогнете». И стал Дудун жрать. Жрал он, жрал, жрал и жрал, день жрал и полночи – но все выжрал, Ывыну и Кырхашу тока по паре кусманов свинюки досталось. Сожрал все Дудун и спать под стол завалился. Дивнюк в окно выглянул, базарит: «Ну, первое дело сделано. Посмотрю теперь, как бухло высосете». Кырхаш Ывыну говорит: «Не боись, мне этого бухла только до обеда хватит». И высосал бухло вчистую, Ывыну только полкружки пиваса и досталось. Высосал бухло Кырхаш и спать под стол завалился. Выглянул Дивнюк Бессмертный в окно, увидал пустой стол: «Надо же, на этом месте все ломаются. Лады, выйду на бой». Спустился Дивнюк Бессмертный во двор в одних труселях и майке, и с мечом дивнючьим. Ывын пошел с ним биться. Месились они до полночи, с Ывыновых доспехов ангбандских от пота краска слезла, а Дивнюку все до фени. Но тут Ывыну свезло и он Дивнюка по башке мечом долбанул. Дивнюк на землю сверзился, в башке – дыра, кровища хлещет. Ывын пошел к Буррысе, разрубал на ней цепи, а тут Дивнюк встал и базарит, типа, это не у него в башке дыра: «Харе, повеселил ты меня, Ывын-бригадир, забирай свою чувиху, и проси у меня чего хочешь. Давно у меня такой развлекухи не было!». Ну, Ывын – чувак конкретный и с понятиями, про гобыта помнит: «Тут у твоей хаты гобыт один шныряет, я ему двух мумаков жареных обещал, ты ему их дай». Дивнюк тока рукой махнул: «Да это как два пальца обсосать!» - и тут вылезли другие дивнюки, и поволокли за ворота жареных мумаков. А Бессмертный опять базарит: «Еще проси, Ывын, мне прикольно было, хочу тебя наградить». А тут Буррыса Ывыну шепчет: «Проси у него гайку волшебную, которую я спереть хотела». Ывын и говорит, как чувиха ему велела. На то Дивнюк отвечает: «Рад бы, да ту гайку я уже давно Дедуле Серому отдал. Может, тебе другая волшебная гайка сойдет?» Буррыса опять Ывыну шепчет: «Ну, бери, чего дают». Ывын и отвечает: «Ну, давай какая есть, все по кайфу». Дивнюк гайку с пальца стянул и Ывыну сунул: «Держи, урук. Гайка, конечно, не такая круть, как та, но тоже ничего. Повернешь направо и загадаешь, куда попасть хочешь – туда и попадешь. А чтоб обратно вернуться – налево крути. Все, бери и вали, пока я добрый».
Поблагодарствовал ему Ывын, взяли они с Буррысой за шкирняки Дудуна и Кырхаша, повернул Ывын гайку и враз у себя на хате оказался. Все, конец.